Угроза религиозного экстремизма для Казахстана и всего региона в целом всегда была несколько преувеличена, считает эксперт по безопасности Центральной Азии Рустам Бурнашев. Риски имеются, но, что называется, «на среднем уровне». В результате такого «преувеличения» предпринимались неадекватные меры, которые ситуацию не улучшали, а ухудшали. Тем не менее до критической точки в этом вопросе еще далеко, если она вообще есть.
Гораздо важнее сейчас внутренние проблемы, которые никуда не делись. Их нужно решать, если не хотим повторения январских событий.
У страха глаза велики
— Всегда считалось, что религиозный экстремизм занимает не последнее место в списке угроз для Центральной Азии. Но в последнее время в информационном поле на эту тему тишина. Украинские события все заглушили или саму угрозу уже ликвидировали?
— Здесь сработал целый комплекс причин. Безусловно, среди них украинские события и подача всей информации. Если вы отслеживали выступления лидеров государств на саммите СВМДА, могли обратить внимание как раз на эту идею – что из-за войны очень многие другие важные события ушли в информационной повестке на второй план. Например, называли проблему Афганистана. Теряется интерес и к самой стране, и к урегулированию, а ведь для нас это ключевое событие. Интерес если даже не озвучивается, то должен сохраняться.
С другой стороны,
сама проблема религиозного фактора всегда у нас была серьезно преувеличена, так было раньше и сохраняется до сих пор
Те вещи, которые можно назвать «риски» или «вызовы», мы начинаем представлять уже в терминах «угрозы». То есть как некую катастрофу, когда следует все бросать и заниматься только этим.
— А на самом деле все не так страшно?
— Вопрос страха вообще субъективный. Есть объективное понимание безопасности, а есть субъективное. Когда какой-то субъект чего-то боится, мы можем сколько угодно убеждать его, что опасности нет, но он не поверит. Мы такую же картину видели во взаимоотношениях Российской Федерации и НАТО.
Если Россия боится расширения НАТО, можно сколько угодно убеждать, что расширение не несет угрозу России – это просто не сработает
То же самое и здесь. Если государство опасается религиозного экстремизма, то исходя из этого и строит политику, а постфактум, когда выходим из этой ситуации, мы вдруг видим, что опасения были серьезно преувеличены, какие то действия были предприняты во многом напрасно.
Классический пример – изменение законодательства о религиях в 2010-11 гг. Эти действия были направлены на то, чтобы снизить угрозу религиозного экстремизма и радикализации. А в итоге привели к резкому их всплеску, поскольку верующие люди начали видеть угрозу со стороны государства. Что вызвало соответствующую реакцию и
все пошло как снежный ком: власти стали еще больше бояться экстремистов, верующие тоже стали еще больше бояться – но только уже государство
И это привело к очень негативным последствиям — от видеороликов достаточно резкого содержания до всплесков насильственных акций.
Мы даже точно не знаем, что и как произошло в январе
— А сейчас угрозы активизации нет? И в РК, и во всей ЦА.
— Я бы сказал, что риск такой активизации, которая могла бы привести к снижению устойчивости имеющихся у нас политической и социальной систем, на среднем уровне, если не ниже.
Понятно, что оценивать регион в целом не совсем корректно, потому что каждая страна имеет свою ситуацию, но с теми или иными отклонениями оценка практически такой и является.
— А какие сегодня имеются угрозы для безопасности Казахстана?
— Январские события очень четко показали, какие у нас есть угрозы. У нас существуют серьезные системные внутренние проблемы, которые если не решаются, то могут привести к достаточно серьезным факторам дестабилизации всех систем в стране. И закончиться всплеском насилия и гибелью людей.
— Часть экспертов считает, что настроения в обществе несколько сгладились благодаря аносированным политическим реформам. Мол, люди получили надежду на светлое будущее.
— В какой-то степени можно с этим согласиться. Но с моей точки зрения такие выводы носят очень спекулятивный характер, поскольку у нас, к сожалению, нет четкого понимания социальных и экономических процессов в стране. В значительной степени это может быть перенесено и на другие государства Центральной Азии.
У нас нет четко выстроенной системы исследования общества. Более того, анализ тех же январских событий до сих пор не проведен в должной мере.
И как можно говорить, что у нас нивелированы угрозы, если мы фактически даже не знаем что и как происходило
Да, проводятся какие-то следственные действия, однако есть достаточно серьезные опасения, что они носят специфический «межэлитный» характер.
С другой стороны, понятно, что такие события не могут идти в перманентном ряду. Они идут только волнами, так что сейчас правительство страны имеет определенный запас если не доверия, то хотя бы времени, когда оно может принимать какие-то действия без опасений немедленно вызвать всплеск недовольства.
— «Определенный запас времени» — это сколько? Полгода, год?
— А как об этом можно говорить, если мы не владеем точной информации о состоянии общества? Например, насколько обнищало на самом деле население за 2022 год? Вполне возможно, данные где-то фиксируются, но системной их подачи я не видел. Зато видим определенные манипуляции со статистикой, которые до сих пор сохраняются. Без данных рассуждать о сроках запаса прочности мы просто-напросто не можем. Но системные внутренние проблемы здесь налицо.
